Политический Эксперт

Навязчивый спутник жаркого и засушливого лета — лесные пожары. Каждый день приносит сообщения о том, где и насколько сильно в России горит. А горит уже и в Сибири, и в Поволжье, и на Южном Урале, и на северо-западе Европейской части страны. В какой ад может превратиться жизнь в результате пожаров, жители столичного региона хорошо помнят с 2010 года. Неужели, если жара и засуха затянутся, вдобавок к ковиду нас может ждать нечто подобное? О том, как выглядит сейчас ситуация с лесными пожарами, «МК» поговорил с руководителем лесного отдела «Greenpeace России» Алексеем Ярошенко. Фото: pixabay.com —​ Где сейчас в России больше всего лесных пожаров? У всех на слуху Челябинская область… — В Челябинской области как раз все уже немного успокоилось. Хуже всего сейчас, как обычно, на северо-востоке страны: это Якутия, где основная площадь пожаров — порядка 80% лесной территории, Магаданская область, Чукотка и север Камчатского края. — А если сравнить с прошлыми годами и с ужасным 2010-м? — 2010 год в масштабах страны, кстати, не был особенно горючим, он был ниже среднего даже. Просто его все запомнили, потому что горела вся средняя полоса и вокруг Москвы. А 2021 год пока с начала этого века примерно на 7-м месте по площади пожаров… Но, поскольку прогноз погоды по горячим регионам не то что ужасный, но плохой, можем выйти и в лидеры. — То есть пожары могут стать заметными и в Европейской части России? Но вроде вокруг Москвы после 2010 года торфяники обводняли… — Обводнение — мера не самая главная, но оно, конечно, помогло. Самое главное — то, что торфяники все-таки стали тушить вовремя. Ведь большинство торфяных пожаров возникает весной, в 80% случаев — после палов сухой травы, и именно в этот период их и надо тушить, когда они маленькие. В 2010 году весной никто ничего не тушил, и поэтому к жаре вся средняя полоса подошла с большим количеством очагов торфяных пожаров, которые быстро разрослись в сухую погоду. Сейчас ситуация в этом отношении поменялась, и такого масштаба пожары, как были в 2010 году, маловероятны. У нас ведь в целом как система устроена? Вокруг столицы, вокруг крупных городов и в густонаселенных районах в первую очередь налаживается хоть какая-то пожарная безопасность, тут и на лесное хозяйство денег больше выделяется. Стоит вспомнить, что все леса по закону у нас федеральные, а полномочия по управлению ими переданы на региональный уровень, но финансируются регионы сильно по-разному: в среднем где-то на треть от реальной потребности, по Сибири и Дальнему Востоку — на одну десятую часть только. Конечно, при таком финансировании обеспечить охрану лесов в России невозможно. —​ Сибирь и Дальний Восток сильно горят каждый год, и все равно — десятая часть от потребности… Или считается, что там так много лесов, что ничего страшного, если часть сгорит? — Понимаете, у нас на самом деле законодатели руководствуются больше эмоциями. Горит летом, и они понимают, что надо что-то делать, но бюджет принимается осенью, когда пожары как-то немного забываются. Смотрят власти на статистику — ну вроде ничего, чуть-чуть на бедность накинут, и всё… На все переданные регионам полномочия по охране и защите лесов нужно примерно 100 млрд. рублей в год, в масштабах федерального бюджета вроде бы немного, но выделяется лишь 30 миллиардов с небольшим. В этом году с учетом дополнительного финансирования регионы получат примерно 36 миллиардов. —​ Теперь — про пал травы, который, по вашим словам, очень часто является причиной лесных пожаров. Ужесточают административные наказания, объясняют, что это опасно. Но проблема остается — значит, ни штрафы, ни разъяснительная работа не помогают? — Что-то здесь меняется к лучшему, а что-то — к худшему. Дело в том, что у нас законно существуют так называемые контролируемые профилактические выжигания, они особенно широко распространены в Сибири и на Дальнем Востоке. Это когда весной сухую траву жгут вокруг лесов сами работники лесных или муниципальных организаций в расчете на то, что если весной сгорит — значит, летом, в самую жару, гореть будет нечему. Но реальных сил на то, чтобы обеспечить пожарную безопасность при этих выжиганиях, нет, проводятся они часто по цене чуть дороже спичек, контроля нет, и в результате огонь часто убегает. К тому же это служит настолько мощной рекламой выжигания травы… Ну представьте, если люди видят, что лесники сами жгут траву! После этого никакие увещевания не действуют. А штрафы — казалось бы, они растут с каждым годом, но та система административных наказаний, которая есть сейчас, скорее ухудшает ситуацию с пожарной безопасностью. За сухую траву — штрафы жестокие, и, казалось бы, если с сухой травы огонь часто переходит на леса и деревни, надо так и делать. Но что человек делает, чтобы его не оштрафовали? Сжигает до того, как пройдет пожарный надзор… То есть штрафы стимулируют людей траву жечь, тем более что наказания за нарушение правил пожарной безопасности — меньше. Справка «МК»: Статья 8.32 КОАП обещает за нарушение правил пожарной безопасности в лесах гражданам предупреждение или штраф от 1,5 тысяч до 3 тысяч рублей. А вот за «выжигание хвороста, лесной подстилки, сухой травы и других лесных горючих материалов с нарушением требований правил пожарной безопасности на земельных участках, непосредственно примыкающих к лесам, защитным и лесным насаждениям» предупреждением отделаться не удастся даже на первый раз: для граждан сразу штраф в 3-4 тысячи. — В Лесной кодекс, принятый в 2006 году, очень часто вносятся изменения. Есть среди них такие, что хоть немного улучшают ситуацию с точки зрения защиты лесов от пожаров? — Какие-то улучшения фрагментарные, конечно, есть. Например, у нас до конца прошлого года пожары в лесах на сельхозземлях или на городских землях официально не считались лесными пожарами. И если бы, например, в прошлом году вдруг сгорели все леса на территории Новой Москвы, то по статистике площадь лесных пожаров была бы ноль гектаров, и ущерб от лесных пожаров был бы ноль рублей. Сейчас эти пожары тоже считаются лесными, и нормы пожарной безопасности на таких землях те же, что и в других лесах. Конечно, это все сразу автоматом не заработает, но, по крайней мере, должно заработать… Но в основном, к сожалению, в результате правки лесное законодательство просто становится более хаотическим. Вот в этом году принято уже 9 федеральных законов с поправками к Лесному кодексу, и готовится к принятию еще. Если же считать еще и изменения, внесенные в подзаконные акты, то получится порядка 100. Все эти многочисленные и бессистемные нововведения в голове никто удержать не может, это просто нереально. К тому же огромные силы законодателей направлены на борьбу с проблемами-«обманками». Например, «черные лесорубы». Конечно, у нас есть самовольные заготовители, которые просто лес воруют, но их мало. Все остальное — это легализованное воровство: неучтенная заготовка легальными арендаторами либо просто бесхозяйственные рубки, которые вполне вписываются в законодательство. Но ради того, чтобы победить заготовку «черными лесорубами» одного-двух процентов от общего объема заготовок, все остальные управленцы в этой системе три четверти рабочего времени вынуждены тратить на написание бумаг или электронных документов. —​ А распределение обязанностей по тушению и предотвращению лесных пожаров по закону осталось прежним? Ничего тут не поменяли? — По-прежнему пожары в лесах тушат специализированные лесохозяйственные и лесопожарные организации либо арендаторы. Это региональные структуры, но есть еще Федеральный резерв лесоохраны, который перебрасывают в регионы, где ситуация сложная. Федеральный резерв — в основном люди, своих самолетов у них сейчас никаких нет. В этом году они, правда, должны купить первые шесть вертолетов для нового лесопожарного центра. Лесные пожары — не чисто российское явление: во всех странах, где есть леса, это случается. В Канаде, например, сейчас очень сильно горит, хотя и система защиты лесов, наверное, получше, чем у нас. Что-то получше, а что-то похуже. Получше то, что там очень мощная система тушения пожаров — такая, что остается только завидовать. Но в плохую сторону работает то, что и в Канаде, и в Штатах, и в Австралии огонь — обычная практика землепользования. Там очень широко применяют сжигание сельскохозяйственных остатков, огневую зачистку лесосек, профилактические сжигания. Поэтому у людей сформировалась стойкая привычка жечь, нет у них такого представления, что огонь в лесу — всегда плохо. А вот в Финляндии и Швеции, которые исторически горели очень сильно (по сравнению с ними Россия в общем и целом, можно сказать, пожаробезопасная страна по природным условиям), сейчас крупные пожары — очень большая редкость, они не то что не каждый год — даже не каждое десятилетие. Потому что там практически исключен огонь из практики землепользования и лесопользования, а если где-то применяется, то с очень серьезными мерами безопасности. Люди с детства привыкают к тому, что огонь — это источник чрезвычайной опасности. Просто так пойти в лес и на необорудованном месте шашлык пожарить — воспринимается как дикость, от которой отказались много лет назад. —​ У нас тоже вроде какие-то специальные места в парках и пригородных лесах теперь оборудуют… — Получше стало вокруг крупных городов, особенно в столичном регионе, где уровень финансирования выше. Но здесь есть перегибы в другую сторону. Санкт-Петербург и Ленинградская область, например, очень любят злоупотреблять введением длительных запретов на посещение лесов. Казалось бы, сейчас в Питере в условиях эпидемии как раз надо дать людям возможность рассредоточиться — так нет, парки и лесопарки закрыты, ходить туда нельзя… Но все равно ведь все ходят, и запрет получается формальный, то есть глупый…