Политический Эксперт

Обсерватор под Томском, куда доставили вахтовиков с Чаяндинского нефтегазоконденсатного месторождения, теперь называют «концлагерем «Зеленый мыс». 13 и 19 мая, с разницей в 6 дней, умерли два вахтовика, содержащиеся здесь на карантине. Одному было 43 года, другому — 48 лет. Их запирали на ключ, вентиляция была заклеена, в комнатах стояла духота. В корпусе дежурила лишь фельдшер. А «скорой» пришлось добираться до отдаленного места в лесу около часа.

Дочь монтажника Алексея Воронцова, который умер в обсерваторе от инфаркта, рассказала «МК», в каких условиях жили вернувшиеся из Якутии рабочие, о ритуальщиках, которые сообщили им о смерти отца, а также о кардиограмме, которая была сделана уже после смерти.

«Слава Богу, я в Томске, на родной земле»

Алексей Воронцов был родом из поселка Победа, который расположен на правом берегу Оби, в 60 километрах от Томска.

Как многие местные мужчины, он ездил работать вахтовым методом на Север.

— Сначала папа был разнорабочим, потом окончил курсы, стал монтажником, — рассказывает дочь Алексея Лолита. — Вахта обычно длилась два месяца. 21 февраля он улетел на заработки в Якутию, на Чаяндинское месторождение. Должен был вернуться домой 22 апреля.

— Насколько серьезной была медкомиссия перед вахтой?

— Проверяли досконально. Помимо основных анализов и ЭКГ всех вахтовиков заставили пройти электроэнцефалографию (ЭЭГ) — исследование головного мозга с помощью электрических импульсов. Если бы что-то было с сосудами, это было бы выявлено. Папа прошел всех врачей, он был здоров, ничего у него не болело…

В апреле на месторождении у 56 работников был выявлен коронавирус. И 17 апреля на территории 34 вахтовых поселков был объявлен карантин.

— Папа звонил нам практически каждый день. Зная, что там большая скученность людей, мы просили его носить респиратор, надевать перчатки, чаще мыть руки. Он нас заверил, что соблюдает все меры предосторожности. У них несколько раз брали тесты на коронавирус. У папы все они были отрицательные. Их обещали вывезти с Чаянды. И вот, наконец, 7 мая он прилетел в Томск. У них был спецборт, папа прибыл вторым рейсом. Он нам отправил свою фотографию в «скафандре» — белом защитном костюме. Сказал: «Слава богу, я уже здесь, в Томске. На родной земле, скоро буду дома».

Из аэропорта их сразу отправили в обсерватор, который в спешном порядке обустроили на базе детского оздоровительного лагеря «Зеленый мыс».

— Вам удалось увидеть отца?

— Он сказал, что их повезут в обсерватор мимо нашего дома. Попросил, чтобы мы вышли на трассу, помахали ему рукой. Мы успели увидеть отца в окошке автобуса, поприветствовали его. Все чуть не расплакались. Такая была мимолетная встреча…

— Алексей рассказывал, в каких условиях они оказались в «Зеленом мысе»?

— Папа у нас очень терпеливый, не избалованный жизнью. Он столько натерпелся на месторождении, что и тут не стал жаловаться. Просто поделился, что корпуса детского лагеря не успели подготовить к приезду вахтовиков. Они сами все отмывали. А как только зашли в комнаты, их сразу заставили закрыть окна. В помещениях стояла жуткая духота. А они все курящие — все равно приоткрывали окна.

— В обсерваторе был какой-то медицинский контроль?

— Они сидели в комнатах, которые запирали снаружи на ключ. Единственное, им мерили температуру и приносили еду. Приоткрывали дверь, передавали блюда в одноразовой посуде и тут же ее захлопывали. Даже заключенным положено час-два в день гулять — а у них были еще худшие условия. Кормили вообще очень скудно. Мы папе привозили передачку. Он очень скучал по дому, по маме, по нам с братом. Они с мамой строили большие планы. Собирались в доме сделать ремонт, обустроить по-новому огород. Папа дни считал до 22 мая, когда должен был закончиться карантин…

«Движения воздуха нет, вентиляция заклеена бумагой и скотчем»

Об условиях содержания рабочих в «Зеленом мысе» поведал нам один из вахтовиков, который сейчас находится там в обсервации.

— Мы вернулись из Якутии чуть позже, другим рейсом, 12 мая, — рассказывает Дмитрий. — Зашли в корпус и увидели жуткую антисанитарию. По полу и стенам лазили муравьи и жуки. Отдернули шторы в комнате — и поднялся такой столб пыли, что все сразу начали чихать. Тут же сняли занавески, чтобы их постирать. Вымыли пол. Посмотрели — вентиляция заклеена бумагой и скотчем. Нам запретили все это отдирать. Сказали, что инфекция может распространиться по воздуховоду. А мы трижды сдавали тесты на коронавирус. На нашем участке у всех 26 человек результаты тестов были отрицательные. Мы все прилетели здоровые, были в отдельном самолете.

— Вас правда держали под замком?

— Да, запирали снаружи на ключ. Как заключенных. Такое испытали унижение! Комнатушки малюсенькие, 3 на 4 метра. Как тюремные камеры. А мы там жили по двое, по трое. Дверь закрыта. Комнаты не проветришь. Смыв в унитазе был сломан — мы три дня таскали в туалет ведра с водой. После скандала унитаз наконец починили. Сейчас, когда потеплело, в комнатах образовалась жуткая духота. Мы в этих чуланах — как на сковородке. Сидим все мокрые от пота. Для сердечников и гипертоников это вообще ужас. Движения же воздуха нет!

— Что собой представляет медицинский пост?

— А вы думаете, мы его видели? Нас провели, как под конвоем, по коридору и закрыли в комнатах. Всё, мы никуда не выходим. Если что-то надо — стучим в дверь.

— Как вас кормят?

— Питание просто ужасное. Единственное, что здесь можно еще есть, так это супчик в обед. Хотя мяса в нем нет. Каша из сечки — это просто какой-то клейстер, замазка, вся склизкая. Дают полулитровый стаканчик, который наполовину заполнен кашей, граммов 200–250 крупы. Вторые блюда есть просто невозможно, они все отдают старым прогорклым маслом. Видимо, на нем готовят по нескольку раз. У всех моих соседей стали болеть желудки, они мучаются изжогой… Когда отказываемся от предложенных блюд, нам повара говорят: «Нет, вы возьмите и сами выбросите потом в ведро. Наша задача — вам все это вручить».

Спасаемся только теми продуктами, которые нам передают родственники. Но скоропортящиеся продукты хранить негде, холодильников у нас нет.

Нам наши ребята-вахтовики присылают фотографии своих обсерваторов — из Новосибирска, Кемерова, Минеральных Вод. У всех нормальные условия. Одни мы живем как в заброшенном доме.

Мне жена привезла сок — так его отказались мне передавать. Кто-то из соседнего корпуса попался с алкоголем в пакете из-под сока, и главврач районной больницы, который курирует наш обсерватор, наложил на сок табу…

Питание, по рассказам Дмитрия, чуть-чуть улучшилось, когда стало известно, что в обсерваторе с разницей в 6 дней умерли два вахтовика, и в «Зеленом мысе» началась проверка.

«Ничего не сказали, просто молча отдали папины вещи»

Алексей Воронцов почувствовал себя плохо 13 мая.

— Папа позвонил маме, сказал, что у него давит в груди. Она попросила его обратиться к медикам в обсерваторе. Он сказал: «Хорошо, так и сделаю», обещал перезвонить. Звонка не было. Там плохая связь, мы думали, что не проходит сигнал. Сами пытались с ним связаться. Не смогли: он не отвечал. Подумали, что он мог лечь отдохнуть, уснул. Решили его не беспокоить. Мама еще в тот день работала в ночную смену. Никто ни о чем плохом не думал.

А в 21.30 папиной сестре позвонили сотрудники ритуальной службы. Они нашли ее через общих знакомых. И сообщили о смерти папы. Она долго не могла понять, о чем они вообще говорят. Мы тоже не могли поверить в случившееся. Если бы не эти люди, мы бы даже не знали, что папа умер. Мы с ним еще днем говорили, а поздно вечером нам ритуальщики уже предлагали купить у них все нужное для похорон…

— Вам удалось связаться с вахтовиками, которые жили с Алексеем в одной комнате?

— Да, его сосед по комнате рассказал, что папе стало плохо, у него начались судороги, на их крики прибежала медсестра. Начала делать папе массаж сердца. Никакую инъекцию ему сразу не сделали. Потом вахтовиков попросили выйти из комнаты, а до этого они видели, что папа то возвращается к жизни, то умирает, то дышит, то не дышит — балансировал между жизнью и смертью.

Я уверена, если бы в обсерваторе дежурила бригада «скорой помощи», у медиков была бы нужная система и дефибриллятор, отца бы спасли. После инфаркта люди живут и по 20, и по 30 лет. Там было полно охраны, стояла Росгвардия, какие-то военные. Охраняли вахтовиков, как преступников, а «скорой» не было, только младший медперсонал.

— Что было указано в выписке, которую вы получили?

— Там было написано, что папе ввели внутривенно адреналин. Что проводилась сердечно-легочная реанимация. Потом сказали, что был использован мешок Амбо. Я сама сейчас оканчиваю медицинское училище: это такое механическое ручное устройство для искусственной вентиляции легких. Кто теперь скажет, что там применялось на самом деле?..

— Когда приехала «скорая помощь»?

— Она ехала с подстанции из поселка Лоскутово. Приехала через час, когда сердце папы уже остановилось. В выписке, которую нам дали, указано время смерти — 14.40. Потом мы в паспорте папы нашли первую кардиограмму, которую ему сделали в 15.06. На ней было видно, что сердце уже не бьется. А потом нам сказали, что папа умер во время работы реанимационной бригады.

— Какая была указана причина смерти?

— Когда проводилось вскрытие, выяснилось, что у папы был острый инфаркт миокарда. До этого он вообще не жаловался на боли в сердце. Он ответственно относился к своему здоровью. Вообще был очень ответственным человеком. Когда мы забрали его вещи домой, стали их разбирать, нашли в карманах его куртки и перчатки, и респиратор. Они всегда были при нем, он всегда использовал средства защиты.

— Вам удалось поговорить с медсестрой, которая проводила сердечно-легочную реанимацию?

— На следующий день, 14 мая, мы в 7 утра уже были в обсерваторе. К нам вышла молоденькая медсестра, вынесла вещи нашего папы. С ней был такой же юный медбрат. Никаких документов у нас не спросили. Просто молча отдали вещи. Когда мы попытались выяснить, что случилось с папой, он ведь уезжал из дома абсолютно здоровым, — медсестра расплакалась и убежала. Мальчик следом пошел за ней…

— Не пытались связаться с главврачом Томской районной больницы Анатолием Музеником, который курирует обсерватор?

— Мы с ним говорили. Спросили: почему нам не сообщили о смерти папы? Почему мы узнали об этом через семь часов от сотрудников ритуальной службы? Он сказал: «Ваши контакты нигде не были записаны». Мы возразили: у папы ведь на тумбочке лежал сотовый телефон со всеми контактами. На это главврач ответил: «А телефон чужой мы не имеем права трогать. Это должны были сделать сотрудники полиции».

У нас был главный вопрос: почему в обсерваторе не было врачей? На что нам было сказано: «Был фельдшер. Все необходимые меры были приняты, все мероприятия проведены вовремя. Его спасти не удалось».

— Когда вы похоронили отца?

— Тут есть своя предыстория. Когда мы возвращались утром из обсерватора, нам стали звонить работники ритуальной службы и чуть ли не командовать: мол, хоронить будем сегодня, во второй половине дня… С нами не связались еще никакие официальные органы, нас не пригласили на опознание — а эти «коршуны» уже вились над головами. Сказали: «Вам не отдадут тело, с вами не будут говорить…» Мы отказались от их услуг, решили хоронить папу сами.

14 мая было посмертное вскрытие тела. Мы сутки ждали результатов анализов на коронавирус. Патологоанатому что-то не понравилось в трахее отца, и он настоял на повторном анализе. Все результаты в итоге были отрицательными. Мы похоронили папу только в субботу, 16 мая. Накануне, поздно вечером, забрали его тело из Томска.

— Вам выплатили компенсации?

— Организация, в которой папа работал, выплатила все деньги, которые он заработал, все отпускные. У нас к ним нет претензий. Они сами узнали о смерти папы поздно вечером 13 мая. И все время были с нами на связи, поддерживали как могли. Выделили деньги на погребение. А страховка нам была не положена. Папа хоть и числился на работе, когда был в обсерваторе, но находился не на производстве, не на вышке. Умер не от производственной травмы, не из-за несчастного случая, а своей смертью…

Нам главное — не деньги сейчас получить за отца: мы — за справедливость, хотим, чтобы навели порядок. Потому что так нельзя относиться к своим землякам, томичам. Мы предали дело огласке, чтобы не пострадали другие люди. Напишите обо всем — нам папу уже никто не вернет, но, может, мы сможем таким образом спасти чью-то жизнь.

«Должны были умереть два человека, чтобы нас, наконец, услышали»

Алексею Воронцову было только 43 года. Через пять дней случилась новая трагедия. Умер еще один вахтовик из «Зеленого мыса» — 48-летний Максим Белевич. Дмитрий вспоминает, что летел с ним в одном самолете.

— Это было 12 мая, мы возвращались из Мирного в Томск. Максим Геннадьевич не выглядел больным. Потом говорили, что он жаловался на головные боли. У него давление зашкалило за 200. Медсестра дала ему какую-то таблетку. Но помочь и ему не смогли. Он впал в кому. Его увезли в областную клиническую больницу, где 19 мая он умер.

У Максима Белевича врачи определили инсульт и разрыв артериальной аневризмы. Вахтовики рассказали, что он был гипертоником.

— Он должен был приехать с вахты и сразу лечь в больницу, чтобы пройти курс лечения. Но его тут же поместили в обсерватор, — говорит Лолита Воронцова. — Я попросила, чтобы его родственники вышли с нами на связь. Но им, видимо, не до этого пока.

— После того как не смогли спасти вашего папу, «скорая» дежурила в обсерваторе?

— Вахтовики писали, что в «Зеленом мысе» долго не могли определиться, какую «скорую» вызывать — то ли из Томска, то ли из Томского района, с подстанции в селе Тимирязевское. Значит, не было там никакой машины.

Следователи регионального Следственного комитета проводят сейчас проверку в «Зеленом мысе».

— Только после того, как не стало двух вахтовиков и «поднялась волна», нас стали спрашивать: «А что вам надо?» Пришла медсестра, сказала, чтобы мы изложили свои пожелания на бумаге, в письменном виде. Должны были умереть два человека, чтобы нас, наконец, услышали. Вчера целый день в «Зеленом мысе» работали следователи. Приезжала еще какая-то комиссия. И да, теперь в обсерваторе дежурит бригада «скорой помощи»...

СЛЕДУЮЩАЯ НОВОСТЬ ЧИТАТЬ

Криминал

Отец странно погибшей студентки МГИМО высказался об..

В громком деле о гибели 21-летней студентки МГИМО Томирис Байсафы спустя два года появился обвиняемый. 29 июля Басманный суд арестовал сына бывшего премьера Дагестана Муртазали Меджидова. Именно с ним наедине в... Подробнее

В громком деле о гибели 21-летней студентки МГИМО Томирис Байсафы спустя два года появился обвиняемый. 29 июля Басманный суд арестовал сына бывшего премьера Дагестана Муртазали Меджидова. Именно с ним наедине в... Подробнее

Криминал

Адвокаты попросили разрешить Михаилу Ефремову прогулки..

Адвокаты Михаила Ефремова, по нашим данным, попросили разрешить артисту ежедневные прогулки.... Подробнее

Адвокаты Михаила Ефремова, по нашим данным, попросили разрешить артисту ежедневные прогулки.... Подробнее

Криминал

Подробности пожара в женском СИЗО: арестантки начали..

Стала известна причина пожара в женском СИЗО №6 на Шоссейной улице в Москве.... Подробнее

Стала известна причина пожара в женском СИЗО №6 на Шоссейной улице в Москве.... Подробнее